Одним из известнейших предпринимателей конца XIX века был Павел Третьяков. Называя это имя, мы сразу вспоминаем знаменитую художественную галерею. Но без средств заниматься собиранием произведений искусства было невозможно. Миллионные капиталы Третьякову принесли его деловая хватка, предприимчивость, соединенные с трудом костромских ткачей.

Павел Третьяков принадлежал к новому поколению русского купечества, которое пришло на смену «темному царству» 40–50-х годов прошлого века. Происходил он из старинной, но сравнительно небогатой и «неименитой» семьи торговцев. В 40-х годах XIX века Третьяковым принадлежало пять лавок в Старых торговых рядах, а торговали они исконно русским товаром — льняным полотном.

За товаром ездили в том числе и в Кострому. Костромская губерния издавна славилась своим льном, занимая по этому показателю одно из первых мест среди других губерний Европейской России. Посевы льна составляли в среднем 10,7 % всей площади яровых, а в Костромском уезде — 26 %. Лен отличался и своей дешевизной.

После смерти отца Михаила Захаровича дело перешло к старшему сыну Павлу (всего в семье было девять детей). Павел Михайлович решает основать в Костроме собственное льняное производство.

Сырье и дешевая рабочая сила — под рукой. Дешевы в этих местах были также и топливо, и стройматериалы. Так сложились благоприятные условия для развития льнопрядения.
Застрельщиком дела в крае был нерехтский полотняный фабрикант Брюханов. Были и до него попытки, но все они заканчивались неудачей. Брюханов вместе с Зотовым основал в Костроме льнопрядильную фабрику на 1500  веретен. Их удачный опыт побудил и других капиталистов поставить 19 тысяч веретен. На берегу реки Костромы образовался целый фабричный район.

Новое дело

К уже имеющимся предприятиям вскоре прибавилось еще одно. Да какое! В конце 1866 года «Костромские губернские ведомости» сообщали: «28 декабря в час пополудни состоится торжественное богослужение по случаю открытия фабрики механического льнопрядения и ткачества товарищества «Новой (Большой) Костромской мануфактуры», основанной с разрешения властей московскими купцами — братьями П.М. и С.М. Третьяковыми, В.Д. Коншиным и костромским купцом К.Я. Кашиным».

Хотя факт открытия фабрики и не был единичен, но открытие каждой было значительным событием. В этот день необычное оживление царило на тихих улочках Костромы. Многолюдные толпы, вереницы извозчичьих пролеток, экипажи знатных особ двигались за город, на заснеженный берег реки Костромы. Все 49 костромских церквей звонили в честь этого события. Но кто мог тогда предположить, что в строй вступает будущий гигант текстильной промышленности — крупнейшая в мире льнопрядильня.

Предприятие интенсивно развивалось. С 1866 по 1880 год количество веретен возросло до 13788, а к 1890 году превысило 52,2 тысячи. По числу веретен оно уже превосходит льнопрядильные фабрики Швеции, Голландии и Дании вместе взятые. Развивалось и ткацкое отделение. Сначала здесь было 22 механических станка, а к концу века уже 8687, которые вырабатывали 6,8 миллиона метров льняных тканей в год.

Мануфактура имела главный склад в Москве (и магазин на Ильинке) и отделения: в Санкт-Петербурге, Харькове, на Нижегородской ярмарке, в Варшаве
и Ростове-на-Дону. Изделия сбывались в Москву, Ярославскую, Костромскую, Владимирскую губернии. Пользовались спросом они и за границей. Об этом свидетельствуют «Гран-при» на Всемирных выставках в Париже (1900 год) и в Турине (1911 год).

Ассортимент товаров говорил сам за себя. Фабрика выпускала ткани для носильного белья, фасонные ткани, холст для халатов и фартуков, другие полотняные товары, а также холст для армии, и парусину и брезенты.

Старые стены

Как же была организована работа на фабрике «Большой Костромской льняной мануфактуры»? Управление делами товарищества принадлежало правлению, находившемуся в Костроме. Правление состояло из четырех директоров, избиравшихся общим собранием владельцев паев из среды пайщиков на три года. Директорами могли быть только лица, имевшие не менее пяти паев. Правление собиралось не реже одного раза в месяц и осуществляло полный контроль над производством, распоряжалось всеми делами и капиталами общества.

К концу 80-х годов на окраине Костромы выстроился ряд фабрик-льнопрядилен. Сейчас в это трудно поверить, но фабричная застройка формировала когда-то силуэт города (довольно привлекательный!) со стороны реки Костромы. Большое внимание уделялось планировке фабричного двора, разнообразию архитектурных форм, декору.

Постройки полуторавековой давности сохранились: толстые стены красного кирпича, внутри чугунные литые лестницы, своды подперты металлическим колоннами. Ткацкие, прядильные корпуса соединены переходами, внутри, как и много лет назад, стучат станки. Правда, нет на современном предприятии, называемом «БКЛМ-Актив», уже того размаха, что при Третьякове. Тогда на мануфактуре было занято до 6 тысяч рабочих, сейчас, пожалуй, раз в десять меньше. Не лучшие времена переживает ныне текстильная отрасль.

Предприятие Третьяковых сначала помещалось в двух каменных корпусах, крытых железом и освещаемых газом. Льнопрядильный корпус занимал три полных этажа. Ткацкий корпус представлял собой двухэтажное здание с одноэтажным крылом и пристройкой.

Необходимая для льняного производства вода бралась из реки, для ткацкой и белилки —из пруда. Льнопрядильня приводилась в движение двумя паровыми машинами среднего давления в 80 и 100 лошадиных сил, в ткацкой была одна паровая машина в 25 лошадиных сил.

Во главе фирмы

Все люди, знавшие Третьякова, поражались его колоссальной работоспособностью. Рабочий день Павла Михайловича был заполнен до отказа. Сам он очень любил поговорку «Заря деньгу родит. Спать долго — жить с долгом». Служащий его фирмы А.Рихау вспоминал: «Павел Михайлович Третьяков прежде всего был замечательный труженик. Вставал он в 6 утра, наверное, одним из первых в Москве, и просиживал за делами иногда до часу ночи. Когда он успевал спать — оставалось загадкой… Я уверен, что он умер бы со скуки, если бы его заставили ничего не делать».

Следует заметить, что рабочий график Павла Михайловича оставался неизменным на протяжении всей его деятельности в качестве главы фирмы. В контору Третьяков приходил тогда же, когда и служащие, — в 9 часов утра. С 12 до 13 часов он делал часовой перерыв для завтрака и снова возвращался в контору. С 15 до 18 часов продолжались его деловые поездки. К 6 часам вечера Павел Михайлович всегда возвращался в контору, чтобы отпустить служащих. Задерживать их дольше того времени, за которое он платил им жалование, Третьяков считал недопустимым. Любопытно, что Павел Михайлович не имел отдельного кабинета, а сидел в той же комнате, что и старший бухгалтер.

Третьяков был хозяином, «головой» своего дела в полном смысле этого слова, и это требовало  от него полной самоотдачи. Простое перечисление его повседневных дел уже впечатляет.
Он выставлял резолюции на всей корреспонденции, выслушивал доклады своих помощников и тут же принимал решение, сам пересматривал все поступившие в контору иностранные товары, подсчитывал путевые и таможенные расходы, назначал цены на экспортные товары, сам отбирал товары для посылки на ярмарки. Перед Пасхой, когда заканчивался торговый год, подводились итоги и подсчитывались все остатки товаров, Павел Михайлович сам все проверял и проставлял цены.

Он неизменно проверял всю бухгалтерскую отчетность. Не было случая, чтобы Третьяков поехал, как мы выразились бы сегодня, «выбивать кредит» и вернулся с пустыми руками.

«Купцом родился, купцом и умру»

Кроме управления делами собственной фирмы, Третьяков также был членом правления Московского купеческого банка и Московского купеческого общества взаимного кредита, работал в Московском биржевом комитете. К тому же, Третьяков входил в попечительские советы многих учебных заведений, неизменно перечислял крупные суммы на благотворительные цели и практически полностью содержал первую в России школу для глухонемых детей. Свое жизненное кредо Павел Третьяков сформулировал следующим образом: «Моя идея была с самых юных лет наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также к обществу в каких-то полезных учреждениях; мысль эта не покидала меня никогда во всю жизнь».

Одним из отличительных качеств Третьякова была его та неприязнь, с которой он относился ко всякого рода политической рекламе, чинам и званиям. Павел Михайлович неоднократно отказывался от торжественного празднования основанных им благотворительных учреждений. Когда ему сообщили о пожаловании ему императором Александром III дворянства, Третьяков ответил: «Очень благодарен Его Величеству за великую честь, но от звания дворянина отказываюсь… Я родился купцом, купцом и умру».

Вообще, этот человек — большая загадка. С детских лет в лавке у отца, не получивший систематического образования, вращавшийся среди приказчиков. Имевший все основания превратиться со временем в какого-нибудь Колупаева или Разуваева. Как удалось ему, вышедшему из патриархальной купеческой среды, сформировать тонкий художественный вкус? И как он в свой грубый и меркантильный век выработал в себе такую независимость от денег?

Эти вопросы неизменно встают перед каждым, кто знакомится с биографией фабриканта Павла Третьякова. Над этой жизнью нам, современникам второго пришествия капитализма в Россию, стоит задуматься, это полезно.

Михаил Иванов